Франсин Риверс - Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]
— Стой, — приказал Тарак. Атрет сделал еще три шага и остановился. Наклонившись вперед, он уперся руками в колени и набрал воздуха в легкие.
— Выпрямись и пройдись немного, — кратко сказал Тарак. За тем он сунул Атрету сосуд с водой.
Атрет облизал пересохшие губы и сделал несколько жадных глотков. Прежде чем вернуть сосуд, он плеснул воды себе на лицо и на обнаженную грудь. Затем он отдал сосуд Тараку и прошелся по обочине дороги взад–вперед, пока дыхание не пришло в норму, а тело не охладилось до нормальной температуры.
— А на тебя тут кое–кто смотрит, Атрет, — улыбаясь, сказал Тарак, кивая на противоположную сторону улицы.
Атрет посмотрел через дорогу и увидел в персиковом саду двух молодых женщин. Одна из них была одета в белую льняную тунику, другая была в коричневой тунике и коричневой верхней одежде, препоясанной полосатым кушаком.
— Посмотри на вон ту, кажется, у нее сердце вот–вот выскочит, — смеялся Тарак. — Наверное, раньше никогда не видели полуголого мужика, — цинично заметил он. — Смотри, одна прямо так и уставилась на тебя.
Атрет настолько устал, что ему уже было не до внимания смазливой девушки или смущения шокированной маленькой иудейки, как и не до насмешек ланисты. Пределом мечтаний для него в этот момент была его лежанка и приятная прохлада камеры. Он уже достаточно отдохнул, но и Тарак, судя по всему, был настроен сегодня развлечься в полную силу.
— Да ты посмотри на нее как следует, Атрет. Хороша, правда? Вот когда выйдешь на арену, увидишь множество таких, как эта. Аристократки с тебя глаз сводить не будут. Да и аристократы тоже. Они дадут тебе все — золото, драгоценности, свои тела — все, что ни попросишь.
Слегка улыбнувшись, он продолжал:
— Была у меня одна… Все время меня ждала, пока я сражался. Она хотела, чтобы я дотронулся до нее, пока мои руки были в крови убитого мною противника. Она от этого просто в экстаз приходила, — при этих словах его улыбка стала какой–то злой. — Интересно, что с ней потом стало. — Тарак развернул коня.
Атрет еще раз посмотрел на противоположную сторону улицы, на девушку в белой одежде, стоявшую в тени дерева. Он продолжал смотреть на нее, пока она не отвернулась. Маленькая иудейка что–то сказала ей, после чего они повернулись и пошли в глубину сада. Девушка в белом оглянулась через плечо и еще раз посмотрела на него, потом приподняла подол одежды и побежала, а до Атрета донесся ее веселый смех.
— Римляне любят блондинов, — сказал Тарак. — Так что наслаждайся этим, пока есть время, Атрет. Бери от жизни все, что она тебе дает! — С этими словами он слегка стукнул Атрета кончиком своего кнута. — Ну все, она ушла. Теперь беги назад. На перекрестке повернешь налево и побежишь по холмам, — сказал ланиста, задавая Атрету обратный маршрут.
Атрет забыл о девушке и побежал. Он начал бежать ровным шаром, который он умел сохранять, но Тарак приказал ему увеличить темп. Собравшись с силами, Атрет побежал вверх, по холмам, выбирая нужное дыхание.
Прошло шесть месяцев изнурительных тренировок в лудусе. Первый месяц с ним работал Трофим. Тарак внимательно наблюдал за германцем и вскоре взял его к себе. Отдав других подопечных Галлу и другим наставникам, Тарак теперь большую часть времени занимался с Атретом. Он давал ему больше нагрузок, чем все другие, одновременно делясь с ним теми хитростями, которых больше никому не показывал.
— Если будешь слушать меня и усваивать мои уроки, думаю, что проживешь достаточно времени, чтобы обрести свободу.
— Я рад, что ты уделяешь мне внимание, — сказал Атрет сквозь стиснутые зубы.
Тарак холодно улыбнулся.
— Я сделаю из тебя лучшего гладиатора. Если ты выживешь, я обрету достаточно почета, чтобы получить место в римском лудусе, а не торчать всю жизнь в этой кроличьей норе.
В отличие от многих других, Атрет тренировался с удовольствием. Поскольку его всю жизнь воспитывали как будущего воина, гладиаторские тренировки были для него лишь повышением уже обретенного мастерства. Он поклялся, что когда–нибудь все то, чему он здесь научится, он обратит против Рима.
Пока он хорошо научился пользоваться мечом, хотя Тарак чаще давал ему трезубец и сеть ретария. Несколько раз Атрет в отчаянии отбрасывал сеть и нападал на своего противника с такой яростью, что Тараку приходилось вмешиваться, чтобы не потерять своего воспитанника.
Именно ярость придавала Атрету силы. Она помогала ему пробегать длинные дистанции, защищала от депрессии, приходившей к нему по ночам под стук шагов кованой обуви стражников, придавала ему желание научиться всем способам убийства людей в надежде, что когда–нибудь он снова обретет свободу и больше никаких хозяев над ним не будет.
У Атрета не было друзей. С другими гладиаторами он не общался. Он не хотел знать, как их зовут. Ему было все равно, откуда они, как они попали в рабство. С кем–нибудь из них он когда–нибудь встретится на арене. Незнакомца он мог убить без малейшего сожаления, убийство друга будет потом преследовать его всю жизнь.
Увидев вдалеке лудус, Атрет почувствовал, как к нему пришло второе дыхание. Ноги веселее побежали по вымощенной дороге. Тарак скакал ровно, держась впереди Атрета, но и не отрываясь от него слишком далеко. Стражник, стоявший на стене, на своем посту, пронзительно свистнул, и ворота лудуса тут же открылись.
Тарак слез с коня и отдал поводья рабу.
— Иди в бани, Атрет, затем к Флегону, на массаж. — Его губы расплылись в довольной улыбке. — Ты сегодня хорошо поработал. Жди поощрения.
Войдя в раздевалку, Атрет снял промокшую от пота набедренную повязку, взял полотенце и пошел в бани. Вода была теплой и действовала успокаивающе. Он расслабился и мылся не спеша, не обращая внимания на других моющихся, которые говорили тихо, чтобы не слышали стражники. Затем он отправился в следующее помещение, калидарий, которое находилось по соседству с котлами. Атрет вдыхал насыщенный паром воздух, а раб натирал его тело оливковым маслом, после чего сдирал масло специальным скребком, похожим на нож.
В следующем помещении Атрет нырнул во фригидарий. Холодная вода бассейна подействовала отрезвляюще, но приятно, и он с удовольствием плавал по нему взад–вперед. Затем он вылез на край бассейна и завертел головой, стряхивая с волос воду, подобно вылезшей из воды собаке. Потом он вернулся в бани, чтобы несколько минут передохнуть, после чего отправился на массаж.
Флегон работал резко, даже грубо. Он колотил и месил мышцы Атрета, пока те не стали рыхлыми. Создавалось ощущение, что в этом помещении все было направлено на то, чтобы сломить тело, а потом снова его выстроить, превратив плоть в сталь.
Атрет с аппетитом съел мясо с ячменной кашей, потом вместе со всеми остальными отправился в камеру. Как только его заперли на ночь, он растянулся на своей лежанке и положил руки под голову. Он старался ни о чем не думать. Но вскоре послышались мужские голоса, и звук открываемой наружной двери заставил его приподняться. Кто–то направлялся к его камере. Он сел и прислонился спиной к холодной каменной стене, а его сердце учащенно забилось.
Послышался лязг железного замка, тяжелая дверь открылась. В коридоре стоял Галл, а перед ним какая–то рабыня. Она вошла в камеру, не глядя на Атрета, а Галл закрыл за ней дверь. Не сказав ни слова, она прошла вперед и стала перед ним. Он вспомнил ту красивую девушку в белом одеянии, которая смотрела на него из тени персикового сада, и теперь почувствовал одновременно страсть и гнев. Он мог теперь выместить на этой рабыне весь свой гнев, испытав от этого наслаждение. Но эта девушка была больше, чем та маленькая иудейская рабыня. Когда Атрет прикоснулся к ней, он не испытал никакой вражды.
Затем Атрет отошел в другой конец камеры. Услышав скрежет, он посмотрел и увидел, что за ними наблюдает стражник. Он с трудом сдержался, чтобы не закричать от унижения. Здесь он был всего лишь диким животным, на которое всякий может глазеть.
Девушка подошла к двери, дважды стукнула в нее и стала ждать. Атрет стоял к ней спиной, не столько от чувства стыда, сколько из нежелания мешать ей. Снова послышался звук замка, дверь открылась, потом снова закрылась, и стражник опять запер его. Девушка ушла. Это и было то поощрение, которое обещал ему Тарак.
Атрет почувствовал себя бесконечно одиноким. А если бы он заговорил с ней? Ответила бы она ему? Она приходила к нему и раньше, и он не испытывал никакого желания с ней разговаривать, даже не хотел смотреть ей в лицо. Она приходила к нему, потому что ее посылали служить ему. Он принимал это, чтобы снять с себя невыносимое напряжение, которое приносило ощущение рабства, но во всем этом не было ни тепла, ни любви, ни человечности. Рабыня давала ему лишь мимолетное физическое удовлетворение, за которым всегда следовало опустошающее чувство стыда.
![Франсин Риверс - Царевич[The Prince]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
![Франсин Риверс - Царевич[The Prince]](/uploads/posts/books/270221/270221.jpg)